Ханс Нойенфельс: "Мы - беспомощное общество подопытных крыс"

Режиссер и драматург Ханс Нойенфельс (Hans Neuenfels) негласно cчитается "отцом режиссерской оперы" - направления, возникшего в театральном искусстве около 30 лет назад и связанного с актуализацией трактовок оперного материала. Со времен его постановки "Аиды" в 1980 году на сцене оперы Франкфурта-на-Майне Нойенфельса считают "заказным скандалистом". Даже те, кто не видел эту постановку и вообще мало интересуется оперным искусством, знают, что принцесса Аида оказалась в том спектакле уборщицей.

Скандальным стал и спектакль Нойенфельса в берлинском театре Deutsche Oper в 2003 году: в постановке "Идоменея" Моцарта герой вытряхивал из мешка головы Посейдона, Христа, Будды и пророка Мухаммеда. Действо показалось столичному ведомству охраны порядка опасным. Спектакль был сначала снят с репертуара, но потом восстановлен под давлением общественности.

Скандалист в Байройте

Приглашение Ханса Нойенфельса в Байройт (Bayreuth), где он инсценировал "премьеру сезона" - романтическую оперу Рихарда Вагнера (Richard Wagner) "Лоэнгрин", можно считать во многих отношениях символическим. Во-первых, это последняя из постановок, запланированных бывшим (ныне покойным) шефом фестиваля Вольфгангом Вагнером (Wolfgang Wagner).

Во-вторых, это знаковый шаг в обновлении Байройта, его "перестройки" в современном ключе. Наконец, в-третьих, это жест окончательного примирения самого традиционного фестиваля мира с лагерем современной оперной режиссуры. Двадцать и даже десять лет назад приглашение Нойенфельса в Байройт было бы делом немыслимым. Сегодня байройтская премьера 69-летнего "бунтаря" выглядит почти ностальгически.

Deutsche Welle: "Ты все сомнения бросишь, - призывает Лоэнгрин Эльзу, - и никогда не спросишь, откуда родом я"... Господин Нойенфельс, а с какими сомнениями и вопросами подошли вы к "Лоэнгрину"?

Ханс Нойенфельс: Например, с вопросом, что говорит нам сегодня эта сказка о рыцаре на лебеде, со всей ее мифологией и с немыслимым требованием "никогда не спрашивать", сказка, столь обремененная всей немецкой историей? Что она непосредственно говорит нам сегодня? Что она означает лично для меня? Что есть в ней центральное?

- И что же?

- Для меня центральной была история отношений мужчины и женщины. Мужчина требует от женщины целиком и полностью принадлежать ему, не спрашивая ни о его имени, ни о прошлом, ни о его идентичности. При этом женщина должна отказаться от своей идентичности. Он говорит ей: "Я так прекрасен, так совершенен, так исполнен доблести, так нов, миссия моя столь велика, что ты должна понять"…

- Ваша инсценировка конструирует ситуацию лаборатории, в которой жители Брабанта предстают в виде подопытных крыс. Хотите ли вы тем самым указать на умозрительный, искусственный характер всей истории? Хотите ли вы сказать, что подобная ситуация может существовать лишь гипотетически?

- Да, это первый вопрос. Это тезис, против которого выдвигается антитезис, но из их столкновения не возникает синтеза. Точнее, синтез, результат - это конец всего, провал и разрушение. Но для меня очень важным является вопрос растерянности общества. Мы - общество большой растерянности и беспомощности, у нас нет больше проектов, нет больших тем и важных тезисов. У нас есть лишь "материал": материал философии, материал искусства. У нас есть Мао Цзедун, Иисус, Маркс… Но у нас нет ничего, что определяло бы нашу жизнь, являлось ее центральным элементом, за чем мы хотели бы следовать. Нет ничего, кроме собственного "я". Поэтому я нахожу очень важной и волнующей ситуацию, когда в этой пустоте и опустошенности, среди подопытных крыс, появляется кто-то, подобный Лоэнгрину, и выдвигает этот, пусть и искусственно "синтезированный", вопрос: существуют ли еще центральные, интересующие нас вопросы, ответа на которые у нас нет?

- Вы дебютируете в Байройте в качестве режиссера. Здесь все постоянно говорят о мифологии Вагнера и легендарности фестиваля. Как вы ощутили на себе проявление этого мифа? Существует ли он на самом деле?

- Я думаю, этот миф заключается в том, что здесь очень сильно ощущается прошлое, история этого места. Но я не воспринимаю "миф Байройта" как нечто обременительное, мешающее моей работе. Для меня Байройт - место очень сосредоточенной, интенсивной работы, место прорыва и противоречий. Кстати, мне кажется, что принцип "баройтской мастерской" следует реформировать. Он оставляет слишком мало времени для работы над постановкой. Я вообще не считаю, что здесь "все должно остаться, как было". Отнюдь. Словом, я не позволяю мифу ни порабощать меня, ни душить.

- Вас пригласил в Байройт еще Вольфганг Вагнер (Wolfgang Wagner), ныне покойный внук Рихарда Вагнера. Он был известен как человек, с которым работающие здесь режиссеры, скажем так, находились в продуктивном творческом конфликте, а из возникавших трений порою рождалась истина. А у вас с кем возникают трения?

- С двумя женщинами! Одна женщина очень молода. Это Катарина Вагнер. Другая - постарше. Это Ева. Я - самый старший из нас троих, поэтому спорим мы по самым разным поводам.

- Например, по каким?

- Из-за взглядов, из-за фраз, из-за поведения, из-за выражений. Мы спорим о разных поколениях и о непонимании. То есть в этих спорах много от споров родителей с детьми. На первый взгляд, это темы, не имеющие непосредственного отношения к музыке Вагнера.

- В Байройте - особая публика, известная своим непримиримым консерватизмом. На режиссерские новации она часто реагирует не только свистом и топотом, но и по принципу "а я закрою глаза и вообще не стану смотреть, что там происходит на сцене". Насколько раздражает вас такая позиция?

- Она раздражает меня, да. В частности, потому, что мне кажется, что я и дирижер Андрис Нельсонс очень единодушно и логично воспринимаем эту музыку. Мне кажется, что музыкальная интерпретация Нельсонса - говоря конкретно, его скорость - во многом определяется тем, что происходит на сцене, моей трактовкой, с которой он согласен, иначе бы он не согласился участвовать в этом проекте. Подобное единодушие между дирижером и режиссером - далеко не столь распространенная и очевидная вещь. Тем более, если учитывать, что Андрису 31 год, а мне - 69 лет.

- Вы как-то сказали, что оперная режиссура интересна для вас постольку, поскольку она дает что-то вам лично. И что вы в качестве зрителя злитесь, если приходите в оперу, а постановка не дает вам ничего нового. Что должны или могут "вынести" посетители вашего "Лоэнгрина" после этого спектакля?

- Я хочу, чтобы люди вынесли следующее: собственную жизнь имеет смысл выстраивать в соответствии с собственными мечтами. Имеет смысл верить мечтам и пестовать их. И, если получится и хватит ума, попытаться перестроить общество в соответствии с ними. Но в случае конфликта общества и мечты выбор следует делать в пользу мечты - по крайней мере, на краткий срок нашей земной жизни.

Беседовали Ханс-Кристоф фон Бок и Анастасия Рахманова
Редактор: Дарья Брянцева